В понедельник, 13 ноября, тела Елены Хараишвили и ее дочери Ольги были найдены в их квартире. Эксперты обнаружили колото-режущие раны на грудных клетках обеих жертв. Следователи задержали подозреваемого – мужа Елены. Они полагают, что преступление было совершено на почве внезапно возникших неприязненных отношений во время ссоры. Отец-убийца несколько лет назад угрожал расправиться и с одноклассниками дочери. Один из них рассказал, что тогда их родители не стали обращаться в милицию, а девочка перевелась в другую школу. По его словам мама Ольги была замкнутой, и можно было сделать выводы, что у семьи уже тогда были проблемы.
О причинах преступления и о профилактике подобных случаев мы говорили с корреспондентом Радио 1 в прямом эфире.
Ведущий: Александр Михайлович, не хочу проводить никаких аналогий с осенью, но, тем не менее, возможно, пора обострений сыграла свою роль?
А.М.: Я не думаю, что надо обвинять сезон. Потому что на самом деле это немного иначе происходит. Печаль в том, что были предпосылки, на которые никто не отреагировал. Не отреагировали не только потому, что этого не видели, но и потому, что эта ситуация находится вне правового поля юридического. То есть, иными словами, люди, которые это наблюдают, должны понимать, как надо поступать. И должны быть некие системы, государственные системы, силовые, которые должны иметь определенное право вмешиваться в такие ситуации. К сожалению, мы все моменты разбираем постфактум. Да, наверное, отец был тиран, да, наверное, мать была замкнутой, да, наверное, было что-то еще. Но печаль как раз в том, что это – совокупность допущений, и, к сожалению, подобные трагедии не единичны сейчас.
В.: Александр Михайлович, насколько я понимаю, в правовом поле очень сложно оперировать в подобных ситуациях, ведь даже попытавшись вызвать полицию на какой-то скандал, если он происходит в своем собственном семействе, люди часто слышат: «Ну, пока ведь ничего не случилось, что мы к вам поедем?».
А.М.: Совершенно верно, я именно об этом и говорю. Есть же даже шутка такая: «Зарежут, тогда и приходите». Но эта шутка очень горькая, очень печальная, и, к сожалению, у нас получается так, что из этой шутки «вырастает» некая реальность.
В.: А потом очень многие считают, что дела семейные должны оставаться в стенах дома и между людьми, которые в этой семье находятся.
А.М.: Да, вы абсолютно правы, и это второй аспект, с которым мы сейчас сталкиваемся. К сожалению, подобных событий за последние дни произошло несколько, и постфактум выясняется, что родственники об этом знали, видели, и соседи на это обращали внимание. Но это правовое поле касается ведь не только гражданских лиц, но и соответствующих силовых структур, у которых тоже должно быть право вмешиваться в подобные ситуации не постфактум, когда трагедия уже приключилась, а в тот момент, когда об этом сообщают. И у людей должно быть право об этом сообщить, несмотря на наше тотально нежелание выносить условный сор из избы. У них должна быть четкая установка на подобного рода «сигналы». И у педагогов, в частности, и у просто граждан, которые наблюдают за такими странностями.
В.: Ситуация с детьми, мне кажется, сдвинулась с мертвой точки, а вот по поводу взрослых людей: неужели не накопилась еще та критическая масса всех этих происшествий, которая дала бы толчок по направлению решения этой проблемы и продвижению ее к правовому полю?
А.М.: С взрослыми есть большая сложность, потому что взрослые, к сожалению, слишком часто меняют свое мнение. И, написав заявление в момент свершения каких-то деяний, люди потом вроде бы остыв, говорят: «Да, это было сгоряча». Непонятно, с какого «горяча», и какой «горяч» должен отменять эту ситуацию, но потом свои заявления забирают, тем самым углубляя огромное пространство тотальное между беззащитными и безнаказанными.
В.: То есть получается, что именно из-за этого правоохранительные органы не стремятся форсировать продвижения этой ситуации, потому как у них какая-никакая статистика тоже имеется.
А.М.: Да, без сомнений. Мне кажется, что вот такие факторы, но, еще раз повторюсь, никак не погодные, не природные. Понимаете, человек обостряется не от того, что снег пошел, а от того, что, например, он попал в какую-то сложную стрессовую ситуацию. Очень часто психические расстройства провоцируются стрессом. У людей с патентованными расстройствами, которые, например, состоят на учете у невролога или психиатра, очень часто обострения провоцируются очень простым механизмом – человек в какой-то момент перестает принимать лекарства. А фактически мы говорим о том, что, ну, да, он имеет на это право, потому что права личности защищаются. И лишь после того, как произошла трагедия, мы пожимаем плечами и пытаемся понять, а какую же из личностей мы в этот момент защищали: ту, которая патентовано состоит на учете и может повести себя антисоциально или ту, которая, к сожалению, в этой ситуации может оказаться беззащитной.
В.: То есть получается, что пока в правовом поле не будет шанса воздействовать на такие ситуации, и реагировать хотя бы…
А.М.: Хотя бы минимально! Чтобы наряд приехал. Зачастую уже одного этого бывает достаточно, это же опыт мировой, понимаете. В Штатах, например, наряд приезжает независимо от того, что и как. Позвонили соседи или даже анонимный звонок – все, наряд приезжает. Я не хочу сказать, что в Штатах все хорошо, а у нас все плохо, но я считаю, что нужно заимствовать лучшее, самое актуальное и внедрять это в нашей стране.
